Нужно осмелиться на принятие решения. Или не осмелиться.

Леонора поудобнее устроилась в кресле. Она уже поняла, что теперь время остановилось и ничего в ее жизни не произойдет, пока она не ответит на один-единственный вопрос: осмелится ли Леонора Карлинг удовлетворить свое любопытство? Нет, ведь это не просто праздная любознательность. Желание узнать, пережить то неведомое, что и составляет сущность отношений между мужчиной и женщиной, снедало ее.

Леонора смотрела на огонь и думала, думала. Был в ее жизни период, когда она была уверена: придет время — и это знание войдет в ее жизнь вместе с замужеством. Но общество и судьба решили иначе — ей не суждено выйти замуж. А значит, это знание стало для нее недоступным. Как-то так принято, что лишь замужние женщины имеют право пережить и узнать этот волнующий секрет.

Молодая, девушка, попытавшаяся проникнуть в тайны бытия в обход освященного церковью брака, подвергалась остракизму и бесчестью. Но она уже не юная девушка. Ей двадцать шесть лет, и в глазах общества она законченная старая дева.

Кроме того, вращаясь в свете, Леонора прекрасно, помнила еще одно правило: любая светская дама, родив мужу наследника, считала себя вправе пуститься во все тяжкие. И свет каким-то образом не считал это преступным. До тех пор, разумеется, пока все держалось в рамках приличий.

Итак, что мы имеем? Она не связана надеждой на брак, и нет необходимости беречь себя для кого-то. И клятв в верности тоже не давала. Так что, объективно говоря, если она решится уступить Трентему и позволит ему… то она не нарушит никаких обязательств и не причинит никому вреда.

Тут Леонора вспомнила о такой опасной для всякой связи вещи, как беременность. Но здравый смысл подсказывал ей, что этого можно избежать каким-то несложным путем. Иначе Лондон давно переполнился бы незаконными детьми, а половина светских дам была бы непрерывно на сносях. И Трентем наверняка все про это знает и обовсем позаботится.

Может быть, это немного странно, но ей нравится, что он такой… опытный. И умелый. И эта уверенность в его компетентности — как ни дико звучит это слово в данном контексте — позволила ей принять его предложение.

Леонора считала, что это было именно своего рода предложение определенных отношений. Как иначе можно было объяснить столь однозначно поступательное развитие событий — от прикосновения к поцелую, а потом к более чувственной и интимной ласке? И теперь, побывав в его объятиях, почувствовав на своих губах его поцелуи и жар внутри, когда руки мужчины касались ее тела, она стала догадываться, чего именно лишил ее общество и судьба, отказавшие ей в замужестве. И ведь это была только прелюдия. Что же ждало ее впереди, какие неизведанные глубины ощущений? Если этот мужчина с такой готовностью показал ей путь в новый, немного пугающий, но такой манящий мир, значит, он согласен быть ее наставником и партнером в этом приключении. Он будет руководить ею, наставлять и… пользоваться. Ну и почему бы нет? Ей все равно не для кого себя беречь.

Еще несколько лет назад она поняла, что брак, неизбежно порождающий зависимость от мужчины, вовлекающий в неравные отношения, где она всегда будет подчиняться, не для нее. Она не создана для подобного союза. Выбрав личную свободу, Леонора пожалела тогда лишь об одном — что ей так и не доведется стать сопричастной той чувственной тайне, которая окутывала интимные отношения супругов.

И вот появился Трентем и стал ее искушением. Что ж, надо отнестись к этому как к подарку судьбы. И принять его, не теряя времени. Кто знает, как долго он будет проявлять к ней интерес? Мужчины непостоянны, а военные в особенности — это все знают.

Леонора смотрела, как пламя умирает в камине и угли седеют, теряя жар. Через некоторое время она почувствовала, что замерзла. Решение принято.

И теперь возникли новые проблемы. Во-первых, каким образом дать понять Трентему, что она согласна? И как бы все так устроить, чтобы эта пьеса была сыграна по ее собственному сценарию?

На следующий день Тристан получил с утренней почтой письмо. После обычных приветствий и формальностей Леонора писала:

«Если согласиться с предположением, что в нашем доме есть некая ценность, за которой охотится таинственный взломщик, то мне представляется целесообразным обыскать лабораторию покойного кузена Седрика. Это довольно большое помещение. Сразу после смерти Седрика — даже до нашего переезда в дом — оно было закрыто. Надеюсь, что тщательный осмотр лаборатории даст нам новые нити для расследования. Первые результаты надеюсь сообщить после ленча. Если найду что-нибудь неожиданное, сразу же поставлю вас в известность.

С уважением и т.д.

Леонора Карлинг».

Тристан перечитал письмо трижды. Чутье подсказывало, что оно должно таить, в себе нечто большее, чем эта ничего не значащая информация. Но скрытый смысл ускользал от его понимания. В конце концов он решил, что слишком долго имел дело с шифровками и тайными посланиями по долгу службы и теперь ищет подтекст даже там, где его нет. Отложив письмо, Трентем занялся насущными делами.

Дела, связанные с Леонорой, представлялись ему первоочередными, поэтому он быстро написал на листке все методы, которые можно было использовать для идентификации человека, назвавшегося Монтгомери Маунтфордом. Проглядев список еще раз, он написал несколько записок и заданий и поручил лакею доставить их.

Следующим этапом работы стало написание писем, которые не принесут радости их получателям. Но долги есть долги.

Часом позже Хаверс ввел в кабинет потрепанную личность неприметной наружности. Трентем указал человеку на стул.

— Доброе утро, Колби. Спасибо, что зашли.

Человек быстро окинул взглядом кабинет, подождал, пока за дворецким закроется дверь, и сел.

— Доброе утро, сэр. Прошу прощения. Теперь-то, верно, надо было сказать «милорд»?

Тристан улыбнулся, и посетитель почему-то занервничал.

— Чем я могу быть вам полезен, милорд?

Несмотря на непрезентабельную внешность, Колби был опасен и занимал довольно высокое положение в своем мире. Он был Бароном — главой преступных элементов в одном из районов Лондона. Именно на его территории находилась Монтроуз-плейс. Когда Тристан и его друзья решили разместить свой клуб в доме номер двенадцать, они первым делом свели знакомство с мистером Колби. Просто дали ему понять, с кем придется иметь дело в случае возникновения разногласий.

Теперь Трентем рассказал Барону о попытках ограбления, имевших место в последнее время. Тот заверил его, что местное преступное сообщество не имеет к этому никакого отношения. Впрочем, Тристан с самого начала не верил, что орудовали настоящие грабители. Колби выглядел рассерженным и встревоженным. Глаза его сузились, мелкие зубы обнажились в недоброй улыбке.

— Я и сам не отказался бы потолковать с этим вашим молодым человеком, — прошипел он.

— Он мой, — резко сказал Трентем, и Барон, поколебавшись, неохотно кивнул.

— Я предупрежу своих ребят. Если он появится и кто-нибудь его заметит, я дам вам знать.

Таким образом сделка — информация в обмен на устранение возможного конкурента — была заключена. Тристан вызвал Хаверса и попрощался с Колби.

Трентем написал еще несколько записок с просьбой о предоставлении информации, вызвал дворецкого и отдал ему письма, наказав, чтобы их доставку — в собственные руки адресата — поручили самым крепким слугам.

— Я понимаю, милорд, что в данном случае нам надо продемонстрировать силу, а потому хорошо бы провести парочку показательных драк. Я все устрою.

Дворецкий удалился. Тристан в который раз подумал, что ему повезло заполучить такого человека себе на службу. Хаверс умел угодить старым дамам и в то же время был незаменим в случае возникновения опасности или щекотливых дел.

На данный момент Трентем ничего более не мог предпринять, чтобы как-то продвинуть расследование дела Монтгомери Маунтфорда. А потому он обратился к заботам и проблемам, которыми его в значительном количестве, снабдил графский титул.