— Вы спасли меня.

Она все смотрела ему в глаза, потом ресницы сомкнулись, и, прошептав «благодарю вас», Леонора потянулась к его губам. Тристан целовал ее, впитывал сладкий мед прекрасных уст. Ему казалось, что это естественно и мило — то, что она захотела отблагодарить его таким образом. Глупо отказываться от того, что предлагают, особенно когда так долго жаждал этого.

Соприкосновение тел делало свое дело — пламя внутри разгоралось, оба словно плыли на теплых волнах. Тристан протянул руку к ее груди и вновь ощутил ее восхитительную упругость и округлость. Соски отвердели под его пальцами, и тогда он быстро и ловко развязал тесемки и теперь ласкал ее нежную кожу, чувствуя на ее губах судорожный вздох и зная, что она горит в том же пламени, что и он сам.

Осторожно запрокинув ее голову, он скользил губами по стройной, трогательно беззащитной шее. Вниз: туда, где у ключицы пойманной бабочкой бьется пульс. Он целовал эту бьющуюся жилку, лизнул, втянул губами. Она задохнулась. Тристан опустился на подлокотник кресла, привлек девушку к себе, одним движением сдернув платье и сорочку до талии. Это был пир богов: губы и язык ласкали нежные груди, исследуя их восхитительную округлость, захватывая губами пики этих волшебных холмиков. И как музыка звучало для него прерывистое дыхание Леоноры, пальцы судорожно вцепились в его волосы, но это тоже было чудесно.

Он втянул губами ее сосок, пощекотал языком, и девушка застонала. Несколько секунд он ждал, пока она расслабится, а потом резко потянул сосок, сжал губами тем движением, которое могут позволить себе только очень голодные младенцы. И очень страстные любовники.

Крик сорвался с губ Леоноры, тело выгнулось. И тогда ж отпустил ее, накрыл грудь рукой и тут же потянулся губами ко второй. Он развернулся, устроив ее на коленях лицом себе, и теперь руки его скользили по ее бедрам, то притягивая к нему трепещущее тело, то чуть отдаляя, дабы усилить сладкую муку.

Задыхаясь, Леонора склонила голову ему на плечо. Тристан отпустил ее грудь и заглянул в лицо. Глядя на него сквозь ресницы, девушка потянулась к нему. Язычок ее скользнул меж его губ, похищая его дыхание, даря свое, лаская и моляя о ласке. Руки Леоноры двигались по его груди. Она растегнула жилет, рубашку. Коснулась его кожи. Ее пальцы ласкали его тело легко, робко, но он все равно чувствовал, что сходит с ума. Кожа горела.

— Сними пиджак.

Может, ему послышалось, но все равно мысль хорошая, потому что он был словно в жару. Отпустив ее на секунду, Тристан быстро скинул пиджак, жилет и рубашку — и ее твердые соски уперлись в его грудь. Может, зря он зашел так далеко. Но он отбросил осторожность, словно ненужную вещь. Он слишком долго желал этого. И теперь чувства даже превосходили его ожидания.

И он опять обнял ее, свою женщину, чувствуя, как ее руки гладят его тело, исследуют, удивляясь гладкости кожи и твердости мышц. Он позволял ей изучать его торс, гордый ее восхищением и любопытством.

Никогда прежде он не был так близко от женщины, которую желал больше всего на свете. И это желание не ограничивалось физическим влечением. Он уже знал, что хочет получить нечто большее. Сейчас мысли путались и он не мог подобрать слов. Знал только, что теперь все очень серьезно и никогда еще его чувства не были столь глубоки.

Сильнее страсти, больше, чем вожделение.

Он позволил себе расслабиться, раствориться в ее ласках, и когда рука ее скользнула ниже пояса, с губ сорвался хриплый стон. Испуганная, она отдернула руку, но он поймал ее ладонь и вернул назад, позволяя изучать его тело и глядя ей в лицо, где любопытство смешивалось с изумлением.

Он терпел сколько мог, глядя на нее и стараясь запомнить такой — розовой от его поцелуев, с полуоткрытыми губами и рассеянным взглядом из-под ресниц, словно она прислушивалась к чему-то внутри себя.

Потом Тристан осторожно привлек ее и поцеловал так, чтобы дыхание занялось и она забыла обо всем на свете. В ее крови словно танцевали язычки пламени. И стоило ей прикоснуться к Тристану, как огонь усиливался, ее твердые от возбуждения соски коснулись темных завитков на его широкой груди — и Леонора едва удержала стон, рвущийся с губ. Она положила ладони на его торс, ощупывая его, словно перед ней был не живой человек, а произведение гениального скульптора. Он совершенен, думала девушка. Поколения его предков сражались и охотились, и он усовершенствовал то, что досталось от природы — крепкие кости, литые мышцы, гладкая кожа. Впрочем, она нащупала несколько шрамов, которые лишь усилили очарование. Загар покрывал тело ровно, словно он работал на открытом воздухе без рубашки. Раньше Леонора видела такие совершенные тела лишь в книгах, это были по большей части скульптуры греческих и римских богов и героев. И теперь она влдела воочию такое же совершенство и готова была преклоняться перед тем, кто казался ей ожившим божеством.

Девушка почувствовала, что губами он касается ее виска, и услышала хриплый от сдерживаемой страсти шепот:

— Я хочу видеть тебя, прикасаться к тебе.

Он взялся за края ее одежды и поймал взгляд.

— Позволь мне.

Глядя как зачарованная в темные озера его глаз, Леонора медленно кивнула.

Он потянул одежду — платье и сорочка скользнули к ее ногам. Шелест падающего шелка показался ей пугающе громким.

В комнате было полутемно, но все же она могла разглядеть его лицо, когда, обнимая ее одной рукой, другой он гладил ее тело, словно желая убедиться, что зрение не обманывает его. Грудь, талия, живот, бедра… — Ты так красива…

Слова упали с его губ, а он, казалось, и не заметил. Она смотрела в его лицо и поражалась — вот он, весь, без привычной маски: сжатые губы, твердые скулы, никакого светского шарма. Его лицо было бы сурово, если бы во взгляде не было столько нежности. И тогда последние сомнения, таившиеся в глубине ее души, обратились в пепел. Сейчас она не могла бы назвать то чувство, что отразилось на его лице, но это было именно то, что она бессознательно хотела увидеть. А значит — все было правильно, так, как должно. Может быть, всю жизнь она ждала, чтобы наступил этот единственный миг и мужчина посмотрел на нее именно так: словно готов продать душу ради нее, ради того, чтобы обладать ею. Ибо для этого человека она была дороже и желаннее, чем душа.

Она потянулась к нему, и он принял ее в свои объятия. Губы их встретились, и Леонора испугалась бы той бури страстей, в которую погружались ее тело и ее разум, если бы здесь не было его — такого надежного, такого настоящего.

Тристан положил ладони на гладкие полушария ее ягодиц и прижал к себе — вперед и немного вверх, так, чтобы ее нежное и мягкое тело ощутило жар и твердость его плоти. Она застонала, чувствуя, как жар спускается ниже, туда, где, оказывается, находится средоточие желания.

Он приподнял ее, и вот руки Леоноры обвились вокруг его шеи, а ноги обхватили бедра. Он оторвался от ее губ и требовательно сказал:

— Идем.

Вместо ответа она вновь потянулась к его губам, пытаясь откровенно чувственным и жадным поцелуем выразить свою решимость, готовность и желание познать то, что еще ждет впереди.

Тристан подхватил ее и понес к кровати. И вот они вдвоем на широком ложе. Его мужское самолюбие, та примитивная часть, что жаждала физического обладания, торжествовало: она лежала перед ним обнаженная, жаждущая, предназначенная для него. Терзая ее губы, дразня языком ненасытный рот, он ласкал, совершенные груди, нежную округлость живота. Потом коснулся темных завитков и той мягкой, теплой плоти, что скрывалась под ними. Она охнула, тогда он вновь поцеловал ее, глубоко и долго, а потом отпустил, и теперь их губы лишь нежно соприкасались. Так нужно, чтобы она могла чувствовать и желать. Глаза в глаза, смешивая дыхание, они пойдут дальше. Пальцы его ласкали нежную плоть, дразня, заставляя учащаться дыхание. Грудь Леоноры вздымалась, рот приоткрылся. Палец его скользнул туда, где плоть сжималась и была так горяча… Тело девушки напряглось, она зажмурилась.