— Наше влечение не угасает.

— Потому что вы смешиваете его… — Он наклонился, и она вскрикнула: — Я хотела только поговорить!

— Это нелогично. А что до инстинктов — тут вы правы, мной движет очень древний и очень мощный инстинкт. Только не тот, о котором вы думали.

— Но какой…

Как только рот ее приоткрылся, Тристан воспользовался этим, чтобы завладеть ее губами и проскользнуть в сладкую глубину девичьих уст. Это был медленный, очень долгий и глубокий поцелуй. Сначала она пыталась отдернуть голову, отстраниться, но тело, горевшее желанием, победило разум и Леонора сдалась.

Через некоторое время, прерывисто дыша, она пробормотала:

— Но что такого нелогичного в желании просто поговорить?

— Оно не укладывалось в ваш вывод.

— Вывод? Но я еще не дошла до выводов!

Лорд легко коснулся ее губ — только чтобы скрыть усмешку довольного собой дикаря.

— Я сформулирую их за вас. Вы считаете, что мое желание жениться и наше взаимное влечение поддерживаются вашим сопротивлением — так перестаньте сопротивляться.

— Что?

— Перестаньте сопротивляться, и если вы правы, то ваша теория подтвердится. И Тристан поцеловал ее прежде, чем она успела подумать, к чему они придут, если ее теория не подтвердится.

Его язык ласкал ее рот, и она, тихо вздохнув, перестала отталкивать его. Так было и раньше, и Трентем понимал, что это не означает капитуляции — просто она решила расширить свои горизонты, пока действует их соглашение. Но поколебать ее решимость не связывать себя узами брака он пока не смог.

И Трентему оставалось лишь надеяться, что в какой-то момент Леонора осознает глубину владеющих ими чувств — ибо его собственные чувства к этой женщине были пугающе глубоки и сильны. Никогда прежде не знал он такой жгучей необходимости защищать, владеть, дарить собой. То, что овладело им, казалось таким органичным, таким истинным, что он считал себя вправе преследовать эту женщину, заставляя ее вновь и вновь заниматься любовью, надеясь, что в какой-то момент она заглянет в свою душу и обнаружит там ответные чувства.

Леонора со стоном оторвалась от его губ и, глядя голубым взором из-под трепещущих ресниц, прошептала:

— А я так надеялась потанцевать сегодня вечером.

Тристан обнял девушку и, приподняв над полом, несколько раз словно провел ее телом по своему — откровенно страждущему — и ответил:

— Мы будем танцевать — правда, не вальс.

Она улыбнулась, по своей воле продолжая двигаться по его телу и глядя в его темнеющие глаза:

— И музыка звучит только для нас двоих.

Диван у окна оказался идеальным местом. Лорд уложил Леонору и сам устроился рядом, наслаждаясь молочно-белыми и такими нежными полушариями ее грудей. Трентем ласкал и дразнил ее соски до тех пор, пока она не начала извиваться под ним, лепеча что-то и уже не скрывая своего желания.

Улыбаясь, он поднял ее юбки, чтобы видеть ее всю, провел ладонями от круглых и нежных коленей вверх по бедрам, еще раз и еще, и когда она открылась навстречу его ласке, приник губами к горячей и влажной от страсти плоти.

— Тристан! Нет…

— Да… — скорее стон, чем слово, но говорить он уже не мог.

Она такая сладкая, такая горячая, его язык дразнил, описывал круги и зигзаги, и тело Леоноры выгибалось навстречу, и она уже не помнила, что леди так себя не ведут, потому что оказалось, что на этой дороге, по которой они идут вдвоем, они просто мужчина и женщина, между которыми позволено все и все прекрасно, прекрасно…

Чувствуя, что ее взрыв близок, Тристан освободился от одежды и вошел в нее, чтобы вместе подняться еще выше, туда, где только он нужен ей, и поэтому она обвивает его ногами, и судорожно цепляется за него, и выкрикивает его имя, Наконец наступает освобождение, и тела их сотрясаются единой дрожью, и сияющая волна наслаждения словно выбрасывает на теплый песок сплетенные тела. Так они лежали, слушая, как кровь стучит в висках, чувствуя друг друга и наслаждаясь теплом и близостью. Вот взгляды их встретились, но ни он, ни она не торопились разорвать объятия.

Леонора провела ладонью по его щеке, он услышал негромкий вздох и понял, что, хотя тело ее все еще покоится на золотом песке удовольствия, мозг уже вернулся в реальность.

Повернувшись, взглянул на девушку и вопросительно поднял бровь.

— Вы сказали, что я выбрала не тот инстинкт, что вами движет не желание ответить на вызов и сломить противника. Что же тогда? — Она обвела взглядом комнату, и кушетку, и их тела. — Почему мы здесь?

— Мы здесь, потому что я хочу вас.

— Так это просто вожделение… — В голосе прозвучало разочарование.

— Нет. Вы не слушаете, что я говорю. Я. Хочу. Вас. Никакая другая женщина не сможет занять это место. Только вы.

Она смотрела на него как-то слишком серьезно.

— Поэтому я буду преследовать вас, пока вы не согласитесь стать моей.

«Только вы».

На следующее утро за чаем она обдумывала эти слова. И решила, что не уверена в том, какой именно смысл он вкладывает в них. Все-таки мужчины — существа странные и загадочные, а тот тип, к которому принадлежит Тристан, загадочен вдвойне.

Были и другие осложнения.

Теперь она убедилась, что все ее благие намерения тают, как снег на солнце, стоит ей оказаться в его объятиях. Сколько раз она торжественно обещала себе, что не допустит этого, и каждый вечер ему удавалось добиться своего. По-видимому, стоит поискать — может, у кого из знакомых найдется пояс верности… Она хмыкнула. Скорее всего это тоже окажется бесполезным — наверняка Тристан умеет вскрывать замки.

А что касается его предложения перестать сопротивляться идее о браке и посмотреть, не охладит ли это его пыл, то как он вывернул ее слова! И что теперь делать?

Деликатное покашливание Кастора вернуло Леонору к реальности. Сколько она сидит за столом, словно сомнамбула глядя на несъеденный тост? Отодвинув тарелку, девушка повернулась к дворецкому:

— Когда лакей поведет Генриетту гулять в парк, дайте мне знать. Я пойду с ними.

— Слушаю, миледи.

Милдред, Герти и Леонора приехали на вечер леди Каттертуэйт не слишком рано и не слишком поздно. Официальное открытие сезона приближалось, и представители высшего общества возвращались в Лондон из загородных имений и с курортов. Каждый вечер балы и прочие увеселения становились все более людными. Не слишком большой зал леди Каттертуэйт уже с трудом вмещал гостей. Поприветствовав хозяйку, Леонора оглянулась, удивляясь отсутствию Тристана. Вот сейчас он возникнет рядом и возьмет ее за руку — как всегда, без решения. Но его не было, и, слегка встревоженная, она провдила тетушек к диванам, на которых уже восседали матроны, обмениваясь последними новостями и обсуждая присутствующих, Милдред с кем-то разговаривала, поэтому Леонора сказала Герти: «Я пойду поболтаю с кем-нибудь». Та кивнула, и девушка пошла вперед, чувствуя себя удивительно одиноко. Казалось бы, она сто раз была на балах и ее раздражало постоянное присутствие Тристана. Теперь она одна — можно подойти к знакомым, улыбнуться любому мужчине, потанцевать… Горе в том, что ничего этого ей совершенно не хотелось. А хотелось только одного — узнать, не случилось ли с ним чего-нибудь. И если нет, то вдруг сегодняшнее отсутствие — результат вчерашнего разговора? После тех слов — «только вы» — он держался как-то странно. Леонора уловила некую сдержанность, словно он жалел о сказанном. Но почему? Потому, что сказал слишком много, или потому, что сказал не то, что думал? Леонора вздохнула, приказала себе не вспоминать о нем и в результате занялась самобичеванием: как она могла позволить себе так привыкнуть к этому человеку? Ведь ей не хватает его! Она беспокоится!

Неужели он все же сказал неправду? Она и так с трудом понимала, что им движет… Почему-то это стало вдруг ужасно важно — знать и понимать мотивы его поступков. Но еще страшнее была мысль, что он может быть неоткровенен с ней. Если так… то дальше лежала пропасть. Леонора вздохнула — эта была та самая ситуация, которой она надеялась избежать, отказываясь вступать в брак.